– Сами все это придумали?
– Я когда-то была неплохим астрогатором и еще не разучилась считать при необходимости. Так что доставай инструменты и иди работать.
– Да, мэм. Если вы так хотите. – Хэкмор помедлил, потом тихо спросил: – А капитан Харрингтон об этом знает, мэм?
– Видишь ли, я как-то забыла ей сказать.
– Понятно. – Трумэн чувствовала усталую улыбку в его тоне. – Просто вылетело из памяти, наверное?
– Вроде того. Так как, ты сможешь это сделать?
– Ну разумеется. Разве я не самый потрясающий инженер во всем флоте? – На этот раз смех Хэкмора прозвучал более естественно.
– Отлично. Я знала, что эта мысль тебе понравится. Сообщи, когда будешь готов.
– Да, мэм. Хочу сказать, капитан, что у меня прямо-таки потеплело на сердце, раз вы были уверены, что я на это пойду. Вы, значит, уверены, что я почти такой же псих, как и вы сами.
– Льстец. Иди поиграй со своими гаечными ключами.
Трумэн прервала связь и откинулась в кресле, потирая руками подлокотники и думая, что бы сказала Хонор, если бы она ее предупредила. По уставу она могла сказать только одно: Трумэн собиралась нарушить все существующие правила безопасности. Но у Хонор сейчас своих забот выше крыши. Если «Аполлон» не мог помочь в сражении с этим здоровенным ублюдком, то он мог, по крайней мере, быстрее привести подкрепления, и ни к чему добавлять Хонор лишние хлопоты.
Коммандер закрыла глаза, пытаясь забыть усталость и боль, читавшиеся в единственном здоровом глазу Хонор. Боль появилась в тот самый миг, когда она узнала о смерти адмирала Курвуазье. Теперь стало хуже: к боли прибавилась каждая смерть, каждая потеря эскадры, уже свершившаяся и предстоящая. Как и усталость, скорбь была ценой, которую капитан платил за привилегии командования. Гражданские – и многие младшие офицеры – видели только церемонии и почтение, почти безраздельную власть, которой обладал капитан корабля Ее Величества. Они не видели другой стороны медали – ответственности, требовавшей идти дальше, потому что твои люди нуждаются в тебе, и мучительного понимания, что твои ошибки и небрежность убьют не только тебя. Снова и снова ты посылаешь людей на смерть, потому что другого выбора нет. Потому что их долг в том, чтобы рисковать своими жизнями, а твой – тащить их за собой в пасть смерти… или посылать их перед собой.
Коммандер Трумэн не представляла себе более высокого призвания, чем командовать кораблем Ее Величества, но иногда она ненавидела безликие массы, которые поклялась защищать, зная, во что эта защита обходится таким людям, как ее экипаж. Людям вроде Хонор Харрингтон. Вовсе не патриотизм, благородство или преданность долгу заставляли людей идти дальше, когда им хотелось упасть и умереть. Возможно, эти благородные чувства и привели их в вооруженные силы и не позволили уйти в отставку во времена затишья. Но когда для надежды уже не оставалось места в разуме, их поддерживала дружба, верность друг другу, знание того, что другие люди зависят от них точно так же, как они зависят от этих людей. А иногда, очень редко, причина заключалась в одном-единственном человеке, которого просто нельзя подвести. К кому-то, кто никогда не бросил бы тебя, не оставил бы тебя в беде. Элис Трумэн всегда знала, что такие люди есть, но никогда их не встречала. А теперь встретила – и чувствовала себя предательницей, потому что ей приходилось бежать, когда Хонор нуждалась в ней больше всего.
Она снова открыла глаза. Если лорды Адмиралтейства решат действовать по уставу, то она предстанет перед комиссией – возможно, даже перед трибуналом – за то, что безрассудно подвергла опасности подчиненное ей подразделение. И даже если этого не случится, найдутся капитаны, которые решат, что риск не был оправдан: ведь если она потеряет «Аполлон», никто на Мантикоре даже не узнает, что Хонор нужна помощь.
Но эти часы разницы могут сыграть решающую роль на Ельцине, а это значило, что она никогда себе не простит, если не рискнет.
Коммуникатор загудел, и она нажала на кнопку.
– Мостик, капитан.
– Предохранители сняты, шкипер, – сказал Хэкмор. – Наша старушка готова пуститься в пляс.
– Спасибо, Чарли, – уверенно сказала коммандер Элис Трумэн. Она проверила маневренный экран. – Готовьтесь к переходу через восемь минут.
Альфредо Ю знал, что ему следует изучать рапорт инженерного отделения о состоянии отремонтированного пятого силового луча, но он хмурился, глядя на данные, но не видя их, не в состоянии сосредоточиться. Что-то в реакции масадцев было не так. Что-то было неправильно, и тот факт, что он не мог сказать, что именно, заставлял его беспокоиться еще больше.
Он отошел от терминала и начал нервно шагать взад-вперед, стараясь убедить себя в глупости своего поведения. Конечно, с Масадой что-то не так! Он потерпел поражение. Не по своей вине, возможно, но все-таки поражение, и последствия этого поражения должны были отдаваться в головах и в сердцах всех масадцев.
И все-таки…
Он замер, напряженно глядя в пространство и пытаясь сформулировать это «все-таки» поточнее. Молчание Совета Старейших? Вялые протесты Меча Саймондса против проволочек, которые задерживали «Гнев» у Эндикотта? Или просто нависающее над ними всеми чувство обреченности?
Он невесело ухмыльнулся собственной противоречивости. Он ждал от Совета вспышки истерики и тучи противоречивых приказов, и их отсутствие должно было принести ему облегчение. Ошеломленное и молчаливое отсутствие реакции масадцев было куда выгоднее для их с послом Лейси планов – может, он именно поэтому и беспокоился? Потому что это слишком удобно?